Проза 2011

 

 

 

В военном газике мы едем со съемочной группой в мой род- ной город снимать документальный фильм о моем детстве. По пра- вую руку от нас серая, словно военная шинель, полынная степь, уходящая за горизонт, по левую – пойма реки Ахтубы. Ахтуба – ру- кав полноводной и величественной – царицы всех русских рек - Волги. То есть она как бы родня Волги, ее сестра или дочь, но харак- тер у нее совершенно другой, она стремительная, своенравная, с бур- ным, словно она горная, а не степная речка, течением. Кажется, что именно из-за своего дурного характера и убежала она из царского до- ма, чтобы жить своей дикой и необузданной жизнью, но рядом, парал- лельно с Волгой-матушкой, так же, как та, впадая в Каспийское море. – Ахтуба... – произносит режиссер название реки, будто про- бует его на вкус, и спрашивает меня. - Откуда такое странное у реч- ки имя? Какое-то совсем нерусское. – Не русское, – подтверждаю я. И рассказываю. Когда-то, завоевав всю Азию, дикие орды монголов под пред- водительством Бату-хана, внука Чингиз-хана, остановились именно здесь, на берегу реки Ахтубы. Сердце Бату-хана поразила эта дикая коварная река, характером и нравом так похожая на необузданный характер и нрав его народа, и очарованный раз и навсегда ее красо- той и красотой этого места, он именно здесь, в пойме реки Ахтубы основал Западный улус монгольского государства, назвав Золотой Ордой, и построил столицу Золотой Орды – Сарай. Именно отсюда, из Золотой Орды, монголы совершали свои кровавые набеги на Русь, сжигая и вырезая на своем пути русские города и села. Отсю- да они покоряли Русь, выключив ее как государство из историчес- кого контекста на несколько столетий. Именно сюда, в Золотую Орду стекалась дань с русских княжеств, сюда, в Сарай, приходили к хану русские князья, выпрашивать разрешение на княжение. Я, конечно, немного привираю, рассказывая. Хан Батый по- строил столицу Золотой Орды гораздо южнее этого места, в низо- вьях Волги, а уже потом многие годы спустя другим ханом она была перенесена сюда. Но для пущей убедительности рассказа – не грех немного приврать. – Однажды русский князь влюбился в ханскую дочку Тубу. Она соответственно в него. Потом князь уехал, пообещав ей вер- нуться через год и жениться, – рассказываю я съемочной группе местную легенду. – Отец, узнав об этом, рассердился и решил по- скорее выдать дочь за старого и некрасивого... – Хрыча, – фыркает оператор Ира. (Она, между прочим, одна из лучших операторов России). – ...крымского хана, – говорю я. – А она сама-то что? Туба эта, – спрашивает, заинтересовав- шись, шофер газика, молодой румяный солдатик.- Пошла за него? – Останови-ка машину вон у того камня, - прошу я его. Машина останавливается около серого, из бетона, неуклюжего, будто его делал какой-то неумеха, монумента. Мы выходим. На бетонном боку следы от букв. Видимо, медные буквы с монумента скрутили местные алкаши и за бутылку водки сдали в утиль-сырье как цветной металл. Режиссер пытается прочесть надпись. Ничего не получается. Он поднимает на меня глаза. – Что тут написано? – Что здесь была столица Золотой Орды – Сарай. – Вот здесь?! – режиссер ошарашено обводит взглядом. Во- круг монумента вместо огромного цветущего города, растянувшегося на многие километры, с каменными зданиями, домами, дворцами, фонтанами, многолюдными базарами, толпами людей из разных стран, лошадьми, овцами и верблюдами, – а именно так описывали столицу Золотой Орды путешественники, – лишь голая серая степь и убогий памятник былому могуществу, жестокой Орде, покорившей полмира, памятник, который, как я поняла вдруг, оглянувшись на не- го, был похож на скифскую каменную бабу, только без головы. Мы идем к машине и я рассказываю режиссеру о том, что когда- то в детстве мы с друзьями приезжали сюда и рыли землю в степи. Перекопали все склоны оврагов лопатами. Искали золотого коня. – Какого еще коня? – раздраженно переспрашивает меня ре- жиссер. У нас с ним намечается творческий конфликт, причины кото- рого еще нам и самим не ясны. Но эту наметившуюся пока еще тре- щинку в отношениях мы с ним старательно культивируем, чтобы в любой момент на любом этапе съемок можно было бы взорваться, несогласиться, отломиться недовольным куском от скалы, – и тогда эта трещина очень пригодится. – Я ж говорю, золотого, – недовольно поясняю ему я. – Когда хан Батый умирал, он приказал расплавить все золото, которое у не- го было, и вылить из него статую своего любимого коня. Этого золо- того коня он закопал в степи, но где, никто не знает. С тех пор все его ищут. А он, этот золотой конь, раз в год в самую лунную ночь, выходит из-под земли и скачет по степи. Многие слышали звон его золотых копыт. Есть такая легенда. – Легенда на легенде. – сокрушенно, но в то же время язви- тельно говорит режиссер. – Ничего не осталось. Только легенды. – Для нас, кто здесь живет, это не легенды, - говорю я тихо. – А что же? – Как бы это лучше сказать... Для нас это реальность. Мы с этим родились здесь. – Но только теперь уже никто не копает степь в поисках золотого коня, - говорит режиссер. – В сказки уже никто не верит. – Ты же сам сказал, что легенды – это все, что остается от жизни, – не соглашаюсь я. – Мы не будем снимать твои легенды, – говорит режиссер раздраженно. – Мы будем снимать фильм о жизни! Документальный фильм. Запомни! Недовольные друг другом, мы с режиссером усаживаемся в машину. Румяный солдатик, заводя машину, вопросительно скаши- вает на меня свой детский любопытный глаз. – А что дальше-то было? С Тубой, ханской дочкой? – нетер- пеливо спрашивает он меня. – Вы не дорассказали... – Убежала она от своего жениха, крымского хана, прямо со свадьбы. Побежала к реке и утопилась, – говорю я. – Ах! вскрикивает солдатик от неожиданности. – Так же закричал хан, ее отец, подбежав к реке, когда уз- нал от слуг, что случилось: «Ах, Туба! Ах, Туба! Что же ты надела!». С тех пор река и зовется – Ахтуба...– говорю я. – А дальше что? – не унимается солдатик. – А дальше она стала русалкой... – Господи! Я с вами с ума сойду, – говорит режиссер стра- дальческим голосом, будто у него ноют зубы.– Поехали! Машина трогается. От Сарая до моего родного города пятьдесят километров. ………………………………………………………………………………. ………………………………………………………………………………….....................................................

........................................................................................................................................................................................................................................................................................................... 

* * *

У режиссера перед отъездом нелады с сердцем. Сказалось перенапряжение последних дней. Я иду в штаб прощаться с полков- ником Юрой. Полковник сидит в комнате один. Он сидит за столом и что-то пишет. На мое приветствие, не поднимая головы, произносит что-то нечленораздельное. – Вот, уезжаем, – говорю я. – Попрощаться пришла. Юра, наконец, поворачивает ко мне свое хмурое лицо. – Что? – говорит он, глядя на меня в упор. – Сняли кино про своего дурака? Я теряюсь. – Юра! Мы снимали фильм про мое детство, – осторожно го- ворю я. – Не … – вдруг говорит он угрюмо. – Интеллигенты гребан- ные! – дальше он матерится, как сапожник. Я разворачиваюсь, чтобы уйти. – Ты думаешь, мы тут бараны, да? С одной извилиной? У нас разведка еще пока работает. Я с первого кадра знал, про что вы снимаете...– говорит он мне в спину. Так что ж ты не заложил нас?! – свирипею я тоже. Он молчит и я оглядываюсь. Он смотрит на меня несчастными глазами. – Да снимайте, что хотите! – говорит он устало. – Города все равно уже нет. Все развалилось, – и добавляет горько и страстно, – Светка, ты что, не понимаешь?! Мы же страну проспали! Такую страну!.. Мы прощаемся с ним, примирившись. Он, кося своим конским глазом, вдруг смущенно спрашивает: – Ты хоть про горку помнишь? Как мы с тобой неслись? Здесь, в этом городе все всё помнят о своем детстве. И когда Бог призовет нас всех к себе, мы предстанем перед Ним малыми детьми, выстроившись в ряд, и будем рассказывать Ему о своем детстве, – как мы собирали в степи тюльпаны, как летели с ледяных горок и целовались, как лежали в степи и ждали смерти, – у нас есть что Ему рассказать, – но только о детстве, только о нем, потому что больше мы ни о чем не помним. И может быть, Он нас простит? – Юра, я про нее, про эту горку, всю жизнь помню, – говорю я. – Жизнь... – говорит Юра грустно. – Как быстро она прошла! – От жизни останутся только легенды, – как эхо откликаюсь я. Эта фраза звучит во мне теперь всегда, как музыка. – Если останутся, – говорит Юра. – Я постараюсь, чтобы остались, – говорю я. –Ты нас это... Не закапывай уж совсем, в фильме-то своем. Ты же местная, капъярская...Оставь людям надежду, – говорит он, заглядывая мне в глаза. И добавляет с уже совершенно другой интонацией, почти со стоном.– Эх, застареть бы быстрее, Светка, чтобы уже не видеть этот бардак... * * * Я выхожу и иду. Я иду по мертвому городу. Я иду по мертвой земле. Я иду по мертвой стране. * * * Мы возвращаемся в том же газике, и шофер у нас тот же ру- мяный солдатик. Я сижу рядом с ним. За мной киногруппа, весело переговариваясь, чокается солдатскими кружками со спиртом. Я не пью. Заболела. У меня высокая температура. 50 Мы подъезжаем к памятнику Золотой Орде. Киногруппа хо- чет выйти и сфотографироваться на память. Я остаюсь в машине. Осенняя степь вокруг памятника распахана трактором. Чтобы подо- йти к нему, киногруппе приходится, идти, проваливаясь в свежевспа- ханную землю. У остановки стоит мужик и продает сушеную воблу. Кино- групппа возвращается. Режиссер покупает у мужика воблу. Жалует- ся мужику: – Не дойдешь до памятника... Озимые что ли сеют? – Какие на х... в степи озимые? – откликается мужик. – А зачем же распахали? – Так золотого коня ищут. Хан Батый где-то тут закопал, – словно несмышленышу отвечает мужик режиссеру, не объясняя, как само собой разумеющееся. Как будто это было вчера.

***

---

 

Серго Берия: «Сегодня ясно одно: "королева нацистского рейха" Ольга Чехова была среди тех, кто мужественно боролся с фашизмом на незримом фронте...»

---

№4-2011

ИЗ ДАЛЬНИХ СТАНСТВИЙ     ВОЗВРАТЯСЬ…
Виктор Шлапак

В ОКНО ЕВРОПЫ – ЕС, ТУДА И ОБРАТНО, С КОММЕНТАРИЯМИ, И БЕЗ НИХ НИ ШАГУ НАЗАД

путевые заметки как руководство к действию

Предисловие
Тетрадь с моими записями о моем путешествии в это самое уже давно прорубленное Окно пролежала года два, а я все никак не мог взяться за нее, за этот труд: то ли был занят, как мне думалось, другими важными материалами, то ли еще не созрели, дозрели сами эти материалы, то ли я, то ли время, но, как говорят – то ли еще будет – и, кажется, именно эти последние обстоятельства наступили этих самых времен – «то ли еще будет» и заставили отложить все другие дела и взяться за эту тетрадь.
Что же это за времена такие? И не пора ли действовать? чтобы, чтобы…Но как? Неужели, как показывает и пишет история – опять жертвы, жертвы…Могу сразу успокоить читателя, вернув ему силу духа, указав источник этой силы – образование, а отсюда его дети – мужество, решительность, рассудительность и практичность. Можно и нужно действовать и давно пора, и это можно сделать даже не выходя из дома – и наступит настоящая не жизнь, а малина – но предупреждаю, для этого вам все же придется раза два – три выйти, но только во времена выборов, правда, как в последний и решающий бой – повторюсь для успокоения – без всякого оружия, но с трезвой и образованной головой. Все остальные выходы из дома, типа – работа, базар, вокзал не считаются – это простая необходимость… С чего же начать? чтобы, чтобы… Сначала надо до конца прочитать эту книжечку, чтобы сделать зарубки на носу, на ушах, на библиотеках, на словарях, в памяти – и вперед к победе с комментариями, но ни шагу назад, а что делать см. ниже…
17.10.
Не замечаю под собой ног – оформляю документы, страшно вымолвить куда, еще страшнее – какие? Нет, это не просто документы, а скорее доказательства, что ты не крокодил, и что ты, попав туда не проглотишь ее, хотя, судя по истории, все с Европой происходило как раз наоборот.
А психология этого кода недоверия объясняется очень просто и у всех Европ, перелицованных в ЕС, и у разных там и здесь Америк, и в рассыпавшихся, как карточные домики, стран СНГ, ставших, по их словам, ногам, рукам, шеям незалежными, так вот суть этого кода элементарна – ты не доверяешь другим не потому, что изучил их, а потому, что судишь других по себе, отсюда и наты, и про, эмвээфы, оффшоры, рублевки, кончезаспы, саммиты, и т. п. на страже – см. ниже.
……………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………
22…
Летим утром, а я захотел переписать рейс с утра хотя бы на два часа дня – бессмысленное истязание тела, а время – почти начало второй мировой бойни – самый час пик расслабления. Но изменить ничего не удается, как и не изменить прошлое – историю – бессмысленное истязание…
К этим и другим открытиям смыслов приходится пробиваться мне сквозь дебри своего же почерка, к тому же, не забудем, двухлет-ней давности и, чего уж там – двухтысячелетней – и с горечью при-ходится сознавать – ничего почти не изменилось, мы наступаем опять-таки на те же грабли истории – рост наци, правда, уже где-то шоу-фашизма, хорошо оплаченное, как реклама самого прибыльного биз - товара, пускай и старого образца, с крестами, усами, жестами, но нового нео, типа, особенно легко усвояемого в так называемых незалежных странах, их высокопосадовцями над низами, которым всегда нечего есть и уже ничего не осталось от того, чем учатся и лечатся от наци…
…………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………..
27.
Подготовка к взятию Европы: тетрадь для записей, ручка – не забыть бы пару стержней, пару журналов, пару своих книжек, в основном – пьес, а вдруг заглянем в какой-нибудь театр, «Записки учителя» – роман о дебрях педагогики и что там творится, и как из них выбраться – он даже где-то переводится в недрах (а может быть, и в таких же дебрях) Парижа, но перевод затянулся, очевидно, в процессе перевода он увидел секреты современной системы необразования, и пока медлит уже не по европейски, а по славянски: как бы чего не вышло.
«Такого еще не было», – сказал переводчик моей знакомой и пообещал даже высылать ей главы для проверки – застрял на третьей…
Пьесу о Екатерине один немец – преподаватель русской литературы, перевел, но в театре им. Горького, куда ее отправили, уже не до Горького и не до театра, – театр везде превращен в мюзикл, а если и показывают классику, то в духе порно-попсы.
31.
Париж приближается. Жена, передавая свои разговоры с дочерью, мило улыбаясь, призналась – уже весь Киев знает, что он уезжает в Париж.
А я не рассказывал, а расспрашивал, особенно тех, кто там бывал и слушал и их, и тех, кто там мечтал побывать.
Схема маршрута следования в Париж мне известна: дочка привозит нас до электрички в каком-то небольшом городке, не называю, боюсь ошибиться, потом мы сами следуем до Кёльна, а там нас на вокзале ждет туристический автобус до.. см. ниже и потом.
Башня Эйфеля – знакомый почему-то до боли силуэт по картинам, фотографиям, как бы символ Парижа – вот бы потрогать, прикоснуться и ощутить реально и ее, а скорее всего – себя, но это уже синдром туриста – «и я там был».
Хотелось бы еще побывать на баррикадах Коммуны, но есть ли они, что-то нигде я не видел таких фотографий, не слыхал рассказы о них ни от кого. Ассоциации, связанные с Парижем, оживают во мне – Ренессанс, Вольтер, Гюго, Рембо и «Русский мир», книга, которую я не так давно прочитал.
Конечно же, вспомнится и Германия, где нам предстоит быть, даже жить – суровый материализм Канта и Гегеля, открывших суровые законы существова-ния и природы, и человека, и общества и получившие свое завершение не просто как констатация факта их наличия в трудах этих философов, а свое развитие к цели жизни каждого человека и его общества – движение к коммунизму - в трудах Маркса, особенно в его теоретических сражениях с реакционными философами, а точнее – недоучками, ограничившие свои изыскания отдельными темами, но назвавшиеся философами, типа, Шопенгауэр, Прудон и иже недоучились у Канта, Гегеля, а Ницше, Шпенглер и иже – уже и у Маркса.
Но философия недоучек, в их цитатах, лозунгах, рекламах – легче усваивается толпой и ее вожаками, ведя толпы от эгоизма, тщеславия, алчности к и до маниакального фашизма, мракобесия… А недоучки у власти используют фашизм как последнее слово капитала, и как результат, итог – войны, кризисы и их голодоморы, холокосты, потепление, порно-попса-шоу.
История остается в истории, а сегодня ее заменили даже не на недоучек, а на товары с их ценниками во всех сферах уже не жизни, а грабежей, насилия как условие дыхания, а вместо образования – пиво, вместо культуры – евровидение, вместо сотрудни-чества – незалежности от демократии, труда….

 (продолжение следует)