Форма входа

Поиск

Статистика


Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0




Вторник, 19.03.2024, 06:22
Приветствую Вас Гость | RSS
Литературный журнал "РЕНЕССАНС"
Главная | Регистрация | Вход
П А М Я Т Ь


№ 1 - 2010 - год

ДМИТРИЙ ПОЛОНСКИЙ

На 72-м году жизни ушел в мир иной Дмитрий Ильич Полонский – известный композитор и музыкант-виолончелист, поэт, лауреат и победитель международных конкурсов, культ-организатор, редактор и издатель стихотворных сборников, переводчик стихов, собиратель коллекции старинных музыкальных инструментов и предметов искусства.

Дмитрий Полонский

РАЗДУМЬЕ

Я уже не тот.
Захандрил. Ссутулился.
Скинув груз забот,
Незнакомой улицей
Далеко уйду,
Обходя троллейбусы,
Истину найду,
Раскрывая ребусы
Будней, что полны
Ласки одомашненной,
Будто нет жены –
Тишина щемящая...
От её молчания
Брошусь в непогоду я!..
Эх, моё отчаянье,
Чувства непригодные
Исколоть бы бивнями,
Исхлестать бы розгами!!..
Но умоюсь ливнями,
Освежусь морозами –
Пред очами-сливами,
Заслонённый розами,
Улыбнусь нечаянно,
Воротясъ – и в грёзах
Двух миров молчание
Перельётся в слезы...

1975
***



ГРИГОРИЙ МЕЛЬНИЧУК

Биография поэта в его стихах. Он ушел из жизни еще не старым человеком. Почему? Почитайте его стихи ибо только в стихах, а не в диагнозах врачей, мы сможем узнать о причинах болезней – невежеств, раков, СПИДов, остановок сердца, опухолей мозга…
Увы, причина не в самом человеке, а в том обществе, которым управляют «тщеславные бараны», которые, назвав себя на словах патриотами, а на деле давно продавшие земли, заводы, людей… оказавшиеся в «зоне отчуждения» под звон попсовых песен, поют на словах о Родине, а на самом деле за гроши, харчі хороші, продаютпродали ее и себя.

Григорий Мельничук

ЗОНА ОТЧУЖДЕНИЯ

Душа моя, как зона отчужденья,
и сам себе, порой, кажусь, чужим.
Я стал другим. Я просто отраженье
того, кто был недавно молодым.

Душа летит в другое измеренье –
ее ведет иная колея.
Не потому ль приходят в сновиденья
и мама, и ушедшие друзья?

Меняет время облик и привычки,
Навечно рвется прежних связей нить.
И кажется привычным, но обычным,
что не с кем по душам поговорить.

Друзья уходят чаще, чем приходят,
а тех, кто остается, узок круг.
Увы, теряем больше, чем находим,
и, кажется, все валится из рук.

Но видел я величье океана
и ощущал дыхание стихий,
в то время как «тщеславные бараны»,
«из кожи вон» рядились в «пастухи».

Я был, порой, униженным, но гордым,
пытаясь удержаться на ногах,
а жизнь меня учила быть покорным,
и в генах воскрешала древний страх.

Тот вечный страх был опыт поколений,
он к разуму бесстрастному взывал.
Существованье без печали и волнений
в обмен на рабство духа обещал.

Я думаю, есть неразумные вершины,
которые непросто покорить.
Груз прегрешений давит наши спины,
и тщетно о прощении молить.

Наш путь вперед мучителен и долог,
и счастье светит призрачно вдали,
судьбы неумолимой страшный молох
ломает в щепки души-корабли.

Мы – жертвы показухи и обмана –
скорбим у неизведанной черты,
и в нас незаживающею раной
болят невоплощенные мечты.

Душа моя – как зона отчужденья.
И сам себе, порой, кажусь чужим.
Я стал другим – и только отраженье
Того, кто был недавно молодым.

***
ХЭВИ-МЕТАЛ

Убойное средство для снятие стрессов
придумали блудные дети прогресса.
Пока «хэви-метал» тиранит уши,
наш мозг заторможен, вернее, оглушен.
Они – металлический натиск тевтонцев.
Они – трубный глас иерихонский.
В призыве едином, в порыве едином
врезается в массы орущим клином,
Блестят модерновые супердоспехи
Другим – напоказ, себе – для утехи.
Агрессия духа, агрессия тела,
армады воинственных децибелов.
Кругом мегатонны, кругом мегаватты…
От этого жить на Земле страшновато.
 
***


№ 2 - 2010 год
 

Виктор Шлапак
ПАМЯТИ АНДРЕЯ ВОЗНЕСЕНСКОГО
«МЕНЯ ЗОВУТ – ХХ ВЕК».

Андрей Вознесенский

Об этом известии, об этой вести я узнал, находясь в каких-то бегах по каким-то делам. Я узнал, но то ли не смог осознать, то ли не поверил в смысл сообщения, или просто до меня не дошло значения этих слов… Да, что-то было в них из жалости, доводящей до слез, и в тоже время я понимал, что ни все вместе взятые СМИ, ни я еще не в силах до конца раскрыть всю глубину трагической вести, притом не для самого ушедшего, а для тех, кто остается без него…
А информация уже облетала весь мир по Интернету, ТВ, радио, из уст…
Я подошел к киоску – пересохло откуда-то горло – и неожиданно для себя я спросил молоденькую продавщицу, а знает ли она, слыхивала ли такую фамилию Вознесенский. Она отрицательно покачала головою, но тут же из глубины киоска выглянула молодая женщина:
– Вознесенский – поэт, его пела Пугачева…
По телефону одна моя знакомая мама молоденькой поэтессы сказала:
– Я в шоке…
А в это время два центральных канала в России готовили фильм о биографии поэта, но уже, правда и ничего, кроме правды, в архисовременной трактовке, то бишь – во всю старались соблюсти несоблюдения каких-то там прав каких-то там человеков – электората – там – там, разрешающих без всякого разрешения перебивать любой материал рекламой – как оказывается - единственным и самым божественным перстом демократическо – недемократической диктатуры – ага-ага – непролетариата…И в самом деле – не поэтам же править бал…
Был бы я крестным ходом…
А? Каково – а от себя добавим – И Бурлаками на Волге, на Рейне, на Ганге, на всех реках и их притоках во всех парламентах – дум – рад – саммитов чего доброго, тогда бы не пришлось бы констатировать бы –
Мы живем в прямом дерьме…
 Но вернемся к фильму, жизнь поэта показали по таким этапам 1 Пастернак 2 Успех 3 Столкновение с вождями 4 Уход…
Да, Вознесенский понял и поверил Пастернаку, который в своем творчестве продолжил развитие великого духа великой русской литературы, который и есть жизнь России , ее народов, их истории, его побед и поражений 1812 – 1825, 1917 – 1905, 1945 –1991… А что это за дух? А это дух правды- непокорности- непокоренности, сопротивления… Кому – чему? А духу зла – алчности – тщеславия- тирании…
И сам поэт уже в своем творчестве продолжил традиции Пастернака, Маяковского, Есенина, Ахматовой …
Я не хочу «попасть в струю»…
Именно поэтому он столкнулся с потоками вождей политических, литературных…
Вот именно здесь и лежит водораздел между поэзией настоящей и поэзией – только по названию должностей, доходов, рейтингов и их текстов – и он был отстранен от трибуны, от микрофона как и до 1991 года, так и после онного…Ну какая власть допустит к микрофону – к ТВ – к радио, к премиям, к должностям поэта-агитатора-горлана…И какая власть может выдержать такое…

Сколько выплыло дерьма…
Я знаю – идет убийство…
Я виновен, что Отечество
У разбитого корыта…

У разбитого корыта оказались и права человека, что прямо перло из этого фильма, да почти из каждого, напомню - речь должна была идти о поэте, а пошла о любовных приключениях какого-то выступалы, собирающего полные залы и что счастье началось только после его выхода песен-шоу и потока бабок, что вот он, наконец, одумался и принялся за тексты…Вот это опущение поэтов и поэзии началось с 1991 года, притом с предоставления экранов не поэтам, а ведущим и ведающим не о поэтических тайнах,. а тайнах каких-то скрытых до сих пор от публики личных блокнотов авторов с перечнем похождений поэтов, писателей, художников, что вело к повышению рейтингов программ, ведущих, низводящих поэтов до уровня секс-символов – Пушкин, Лермонтов издаются в твердых переплетах с оголенными бабами на обложках и их книги в точно таком же оформлении стоят рядом с Бенедиктовыми и т п…
Каковы же итоги этих показов по версии ТВ от различного вида и рода ЦК МВФ, ЮЭСЭЙВОВ и прочих инстанций, посылающие свои ЦУ в свои СМИ вне цензуры, вне прав, вне законов… – это был вообщем-то разбитной, рейтинговый поэт, правда, пострадавший, но успел похрустеть бабками, бабами…Но имя его останется в веках, но при этом так мы и не услышали почему и за что останется в тех самых веках, которые напрочь отказываются туда пускать тех, кто при жизни и после смерти выступал против них – владельцев веков – ведь они давно приватизировали и эту жизнь, и ту самую жизнь в веках – ведь и здесь, и там нет места для поэта и поэзии, тем более во времена кризисные и на глобальных уровнях, и на местных, и на офшорных, и на междусобойчиных, и на корпоративных , и на…И в тоже время нельзя не заметить постоянный рост и ВВП, и ЕГЭ, и коррупции, и наркомании, и фашизма в странах, победивших его… Так что все о-кей, все ля-ля кебаб, все вау…
А вот по версии поэта и поэзии, точка зрения которых нигде не озвучивалась, но которая и составляет суть действительности, впрочем, ее уже анти.., выражена поэтом так:
Абсурдеет абсурд…
Все это я пишу потому, что он последние пять лет был автором журнала Ренессанс, который творчески поддерживал, как и его собрат по перу, друг по несчастью быть поэтом в приватизированном мире, о котором почему-то не упомянули авторы фильма – Евгении Евтушенко, писавшему:
Мой никому не нужный Ренессанс…
И несмотря на печальные признания – продолжающие бороться…
Хорошую передачу о памяти Андрея Вознесенского провел А. Малахов, правда, он сам чувствовал неловкость, что представляет поэта под эгидой эстрады… самому поэту был дан эфир всего два раза, но, как говорят в Одессе, это были две большие разницы….
О поэте не надо говорить, надо слушать его стихи, но чтобы понять не поэта, а что тебе надо делать. В этом смысле характерны воспоминания одного из присутствующих – после концерта поэта где-то в глубинке на сцену поднялся мужик и сказал, что после прослушивания таких стихов ему захотелось стать хорошим человеком…
И наконец вернемся к разгадке загадки о трагической вести… Да, я понял, почему я остался спокоен за судьбу поэта – его «душа в заветной лире» переживет многих и многих, но что делать людям без поэтов, которых упорно продолжают замалчивать, отнимая микрофоны…

ПРОЩАНИЕ С МИКРОФОНОМ

Театр отдался балдежу.
Толпа ломает стены.
Но я со сцены ухожу.
Я ухожу со сцены.

Я, микрофонный человек,
я вам пою век целый.
Меня зовут – ХХ век.
Я ухожу со сцены.

Со мной уходят города
и стереосистемы,
грех опыта цвета стыда,
науки «нота бена»,

и одиночества орда –
вы все уходите туда –
и в микрофонные года
уходит сцена.

На ней и в годы духоты
сквозило переменой.
Вожди вопили: «Уходи!»
Я выходил на сцену.

Я не был для нее рожден.
Необъяснима логика.
Но дышит рядом стадион,
как выносные легкие.

Мы на единственной в стране
площадке без цензуры
смысл музыки влагали в не –
цензурные мишуры.

Звучит сейчас везде она.
Пой, птица, без решеток!
Скучна
мне сцена разрешенных.

К тебе приду еще не раз –
уткнусь в твои колена.
Нам невозможно жить без нас!
Я ухожу со сцены.

Люблю твоих конструкций ржу,
как лапы у сирены.
Но я со сценой ухожу,
я ухожу со сценой.

Мчим к голографий рубежу.
Там сцены нет, что ценно.
Но я со сценой ухожу,
я ухожу со сценой.

Благодарю, что жизнь дала,
и обняла со всеми,
и подсадила на крыла.
Они зовутся Время.

Но в новых снах, где ночь и Бог,
мне будет сцена сниться –
как с черной точкою желток,
который станет птицей.

***

№ 3 - 2010 год
 
ПАМЯТИ АНДРЕЯ ВОЗНЕСЕНСКОГО
Андрей Вознесенский

ПРЕДСМЕРТНАЯ ПЕСНЬ РЕЗАНОВА

Я умираю от простой хворобы
на полдороге,
на полдороге к истине и чуду,
на полдороге победив почти,
с престолами шутил,
а умер от простуды,
прости,
мы рано родились,
желая невозможного,
но лучшие из нас
срывались с полпути,
мы – дети полдорог,
нам имя – полдорожье,
прости.
Родилось рано наше поколенье –
чужда чужбина нам и скучен дом.
Расформированное поколенье,
мы в одиночку к истине бредем.
Российская империя – тюрьма,
но за границей та же кутерьма,
Увы, свободы нет ни здесь, ни там.
Куда же плыть? Не знаю, капитан.
Прости, никто из нас
дороги не осилил,
да и была ль она,
дорога, впереди?
Прости меня, свобода и Россия,
не одолел я целого пути.
Прости меня, земля, что я тебя покину.
Не высказать всего…
Жар меня мучит, жар…
Не мы повинны
в том, что половинны,
но жаль…
 
***
БРАЙТОН БИЧ

Небоскребы и высотки.
Синагоги. Крестный ход.
Беззаконный сын Высоцкого –
Вилли Токарев поет.
Вспоена не кока-колой,
местной мафией опричь,
мафия советской школы
потеснила Брайтон Бич.
И таксисты, если снобы,
Крутят над Москвой-рекой:
«Небоскребы, небоскребы.
А я маленький такой».
А потом, мотор застопорив,
с подружкой потравив,
под луной с тобою Токарев,
отдыхают на троих.
Необъятная зазноба
сокрушается с тоской:
«Небоскребы, небоскребы.
А я маленький такой».
Разве вынесешь за скобки
эти толпы с их судьбой?
Небоскребы, небоскребы.
А я маленький такой…
Виллин ус черней, чем юмор.
Подошел ко мне и встал.
Мне в пиджак кассету сунул,
и пиджак мой заиграл.
В чем ты виноватый, Вилли?
В чем я, Вилли, виноват?
Вы ли? Мы ли? Мы ли, вы ли? –
небеса не говорят.
Небоскребы. Небоскребы.
Завтра мне лететь домой.
Безграничны небосводы.
Шарик маленький такой.

* * *
Лупит жизнь, неслабо,
Жить на свете стоит –
на плечах была бы
голова да совесть.
Голова и совесть
и еще рисковость,
И иметь не стольник –
а собственную Сольвейг.
Головы слетают –
мысли остаются,
совесть – это тайная
революция.
Мафиози люты.
Не склоняйтесь в пояс.
Все, что нужно людям, –
голова да совесть.
Лишь бы уцелела
голова да совесть.
Лишь бы рядом пела
солнечная Сольвейг.

 
* * *
Единственно живой средь неживых,
свидетелем он рая стал и Ада,
обитель справедливую Расплаты
он, как анатом, все круги постиг.
Он видел Бога. Звездопадный стих
Над родиной моей рыдал набатно.
Певцу нужны небесные награды.
Ему не надо почестей людских.
(Я говорю о Данте. Это он
не понят был. Я говорю о Данте.)
Он озверевшей банде был смешон.
Непониманье гения – закон.
О, дайте мне его прозренье, дайте!
И я готов, как он, быть осужден.
* * *
Кончину чую. Но не знаю часа.
Плоть ищет утешенья в кутеже.
Жизнь плоти опостылела душе.
Душа зовет отчаянную чашу!
Мир заблудился в непролазной чаще
средь ядовитых гадов и ужей.
Как черви, лезут сплетни из ушей.
И Истина сегодня – гость редчайший.
Устал я ждать. Я верить устаю.
Когда ж взойдет, Господь, что Ты посеял?
Нас в срамоте застанет смерти час.
Нам не постигнуть истину Твою.
Нам даже в смерти не найти спасенья.
И отвернутся ангелы от нас.

***

 
№ 4 - 2010 год
 
На уход Беллы Ахмадулиной

Поэзия, Литература, Государство, История … т. е. Жизнь по­несли еще одну невосполнимую утрату – ушла из жизни большой, выдающийся поэт Белла Ахатовна Ахмадулина.

Поэты не умирают, они уходят в бесконечные пространства как памяти, так и беспамятства истории, но так или иначе, продол­жая творить ее. Но возникает вопрос, почему они уходят всегда так ра­но? Скажем, восемьдесят лет – возраст почти солидный, но не уйди из дома Толстой, жил бы и жил… И вот Вознесенский и почти сразу за ним …

Они могли бы жить и жить, но не получается у общества с жиз­нью поэтов, со смертью – хоть сей час, хоть сей момент. И вот по­чему! Казалось бы, ну прочти Дантес Пушкина, узнал бы тогда на кого руку нельзя поднимать. А сейчас… в самой из демокра­ти­чес­ких стран, да еще ЕС, куда почему – то многие хотят непременно всту­пить, на его доме установлена мемориальная доска, туда даже потянулись экскурсии, как и в Мюнхене, проводятся экскурсии к пив­ной Гитлера, где он поэзию заменил пивом, ставшим и по сей день самым демократическим, самым патриотическим, самым культур­ным, и, похоже, единственным чтивом. Но секрет ухода поэтов рас­крыл, открыл А. Вознесенский в своем стихотворении «Прощание с мик­рофоном», о чем я писал в статье, посвященной его уходу как автора журнала «Ренессанс», как пишу сейчас об уходе Беллы Ах­ма­дулиной – автора и члена общественного совета журнала, кото­рые творчески поддерживали его

А секрет раскрывается очень просто:

Нам невозможно жить без нас!

Т.е. после так называемой «Оттепели» доступ к микрофону, к сцене у поэтов был перекрыт, заблокирован и точно также пере­крыт этот доступ и сейчас. Правда, некоторые газеты нашли при­чину смерти в болезни, неизлечимой якобы, забыв указать причи­ны, что причины болезни тела лежат в причинах болезни духа эпохи, общества – духе предательства, духе наживы, духе порока … И в сти­хах, посвященных А. Вознесенскому, другу и собрату, она про­дол­жает раскрывать, открывать те же секреты, отвечая тем же газет­чи­кам, не давая опустить, давно опущенную поэзию до попсы, до пор­но, до тестов, до сплетен, продолжает отвечать

спрошу себе первую кровь…

Себе, а не другу, потому что «страшно терять друзей» и по­это­му она уходит «в связке и в соседстве с тобой».

Белла Ахмадулина

Это смерть не моя есть ущерб и зачет

Жизни кровно – моей, лбом упершейся в стену.

Но когда свои лампы Театр возожжет

И погасит – Трагедия выйдет на сцену.

Вдруг не поздно сокрыться в заочность кулис?

Не пойду! Спрячу голову в бархатной щели.

Обреченных капризников тщетный каприз –

Вжаться, вжиться в укромность – вина неужели?

Дайте выжить … НЕ дают – боятся правды поэта об оче­вид­ном и ясном – о созданном «капризниками» неорабовла­дель­чес­кие неораздемократические строи для неонезалежных нео­сво­бод­ных неорабов – не дадут…

В.Шлапак
 

ПАМЯТИ АНДРЕЯ ВОЗНЕСЕНСКОГО

12 мая 2003 г. я была в числе гостей на его 70-летии. 12 мая 2010 г. я слышала его дыхание в телефонной трубке в последний раз. 1 июня оно слилось с дыханием Творца.

Расплата за несоединимое

Ночь перед Рождеством в Центральном Доме литераторов – мос­ковский филиал мирового людоедства. Фойе сверкает от на­чи­щен­ных до блеска лиц. Многие удачно загримированы под литера­торов. Для других – собственное лицо – слишком большая роскошь. Простить же его наличие у кого-то – область ненаучной фантастики.

«Так что же есть истина? Это есть искренность – быть только собой!»

Андрей Андреевич, как всегда, тихо и немногословно говорит о поэзии. Да, Маяковский гениален своей непохожестью, своей бро­сающей вызов обезличенности Самоличностью. Да, у каждого поэта – свой Бог и свой крестный отец. В данном случае – одно и то же лицо:

«Как я люблю Вас, Борис Леонидович!»

А потом – рождественское чудо в пурпурном переплёте – «Ду­бовый лист виолончельный»…/

Простроченный болью поэт выходит на суд читателей – как на расстрел. Перед жерлами глаз, устремлённых в строчки, – как жертвы и победители – мечутся образы. Увиденные им, художником. Смоделированные им, архитектором. Выстраданные им, поэтом.

Не понимать стихи – не грех.

«Ещё бы, – говорю, – ещё бы»…

Христос не воскресал для всех.

Он воскресал для посвящённых.

А из жерл выбрасываются пуленепробиваемые ярлыки. Реп­ли­ки, рецепты, осуждения, замочные скважины, получившие почёт­ные звания подзорных труб, - всё длиною в собственную бездар­ность. К ним, обделённым сумасбродством таланта, но с лихвой наделённым червоточиной и черноязычьем, поэт непримирим. Для него действительны два полюса: «гений или дерьмо».

Как мало меж званых избранных,

и нравственно, и душевно,

как мало меж избранных искренних,

а в искренних – предвкушенья!

Форма существования бездарности – месть. Она – как бацил­ла – проникает в самые тёплые и защищённые места. Занимает са­мые высокие посты. Прикрываясь десятком изъезженных истин, ос­ме­ливается поучать поэта. Чтоб хоть как-то затушевать собственное убожество и безбожие. Но поэт неуязвим уязвимостью своего та­ланта, самоосознанностью: «Чувствую – стало быть, существую». Для бездарности же самоосознанность – казнь.

А вы, кто перстами праздными

Поэзии лезет в раны, –

вы прежде всего безнравственны,

поэтому и бездарны.

Строки то догоняют пульс, то обрываются изломанностью кардиограммных линий. Их взрывная сила порождает душетрясение. Поиск – до крови. Отбор – как соблазн: только то, что ударяет током. Еди­ница измерения жизни – самоотдача. Четверостишье по этой шка­ле – целая жизнь. Когда всё сказано, но всегда хочется ещё.

Можно и не быть поэтом,

но нельзя терпеть, пойми,

как кричит полоска света,

прищемлённого дверьми!

/По забаррикадированной снегом апрельской Москве мчится такси. В Останкино. Андрей Вознесенский спешит на репетицию пе­ред авторским вечером. В ограждённом царстве машины зазвучала знакомая мелодия:

– К этому очень трудно привыкнуть, но печатают, действи­те­ль­но, в основном не творческих, а ловких. В издательствах – сплошь бездарности. Но, помните, – главное – это сама Поэзия. Побеждают стихи, а не интриги./

Время разрывает душу в клочья. Пресс его осязаем как бан­даж атмосферы перед осадками. Чем зрелее становится поэт, тем резче ощущает его давление. Тем больше возрастает требо­ва­тельность к себе и чувство долга перед теми, кто остаётся. Мудрость всегда возвышенна и печальна. Но совсем не так проста, как при­нято считать.

Графика стихов – очертания скульптур Микельанжело. Чело­веч­ность возведена в максимум. Создавать, а не убивать.

Даже перед лицом всё смывающего Времени – сохранить своё лицо. Свою мысль-благословение.

Если чего-то просить у жизни – то самого сложного: пости­же­ния сути. Но этот мир оказывается недоступным разгадке. Так не­возможно и немыслимо прочесть за символами слов и значений тайну поэта. Душа его – «сквозняк пространства» - непостигаема так же, как сам мир.

Поэт уйдёт. Нас не спасают СОИ.

Держава рухнет треснувшею льдиною.

ПОЭТ – ЭТО РАСПЛАТА ЗА НЕСОЕДИНИМОЕ.

«СПАСИБО, ЖИЗНЬ, ЧТО БЫЛА…»

…Я знаю, что обязана написать о Вас, Андрей Андреевич! Но когда речь идёт о таких Личностях-глыбах, как Вы, слова превращаются в блеклые наборы букв. Вы в моей жизни были тем, кем был Пастернак в Вашей. Присутствие Ваше заполняло собой необозримое пространство. Ваши создания не умещаются в самое полное собрание сочинений. Ибо Вознесенский – это планета, на которой вы создали свою поэтическую цивилизацию.

* * *

…Просматриваю экспонаты того, что можно было бы назвать моим домашним музеем Вознесенского. Живые страницы нашей с Ва­ми близкой дружбы длиною в 37 лет. Ваши открытки, присланные мне из разных стран, где Вы выступали, газетные вырезки, мои сте­нографические записи наших телефонных и личных бесед, бес­чис­ленные фотографии, включая самые последние, сделанные в июне 2009 г., когда Вы, и Ваша жена, талантливый писатель и Ваш пре­даннейший друг, Зоя Богуславская, как обычно, пригласили нас с му­жем в ресторан в Центральном доме литераторов во время нашего визита в Москву… Всего не перечислишь.

Вытягиваю, как фокусник, наугад один из «экспонатов». Моё письмо А. Вознесенскому, датированное 1982 г. Вот отрывок из него: « Я не могу назвать чтением то, что происходит во время моего про­ник­новения в Ваши стихи. Я их пишу одним сердцем и рукой с Вами, кожей своей, а, вернее, обескоженностью, их впитываю. Каждое Ва­ше новое стихотворение – всё более недосягаемая философская вер­шина. Особенность Вашей поэтической гениальности в её неис­черпаемой объёмности и многомерности. Изощрённейшая, как аура, нежность. Феерическая ироничность. И при всём этом – какое непос­ти­жимое владение Словом!»

А вот присланная Вознесенским статья из газеты International Herald Tribune, датированная 11 марта 1981 г. Это первая весточка после моего отъезда из страны в 1979 г. Над заголовком статьи – не­сколько строк, написанных Андреем Андреевичем: «Инна, милая, какая радость, что Вы вдруг объявились из бездн времён, событий. Как там Ваши ЦДЛские локоны? Рад стихам Вашим – этим «улитке или бесконечности», «колготкам на Голгофе», порыву. Не печаль­тесь – комплексующие злопыхатели всегда, видно, были и будут – да какое до них дело, какое дело до них Поэзии? Всего светлого Вам. Авось, повидаемся ещё».

Увы, сейчас уже это возможно только в ином измерении…

* * *

...Простите, Андрей Андреевич, что взяла на себя смелость перефразировать Ваши строки. И всё-таки, спасибо, жизнь, что дала. ВАС.

Инна Богачинская, 1-го июня, Нью-Йорк
 

ПАМЯТИ ЕВГЕНИЯ НЕФЕДОВА

Ушел друг, товарищ по перу, жизни, ушел неожиданно для многих, но не для себя – работал много, на износ, на износ и в ра­бо­те, и в глупой мелочной борьбе с «некиими», которые ведут не идео­логические войны, как они утверждают сами, а войны с конкурентами за обыкновенную копейку, исходящих злобой и ненавистью. Доста­точно сказать, что он работал в газете «Завтра», писал книги, вел большую общественную работу в Союзе писателей России и нашел время, и стал членом общественного совета журнала «Ренессанс», поддерживая его творчески, морально…Вечная память

                                                                                 В.Шлапак
 
Евгений Нефедов
ОТПУЩЕНИЕ ПУЩЕ

Сокрушалась угрюмая
Беловежская пуща:
«Я и думать не думала,
Что у них, проклятущих,
На уме – не гуляние,
Как при сборе семейства,
А такое деяние,
Что страшнее злодейства…

Были с виду обычные,
Чарки хлопали лихо,
Но смотрела набыченно
И шушукалась тихо
Та безбожная троица,
Что из грязи – да в князи.
Так убийцы готовятся,
Выбрать жертву для казни.

Гильотина застольная
Разрубила полсвета.
И вошла я в историю
С этой черною метой.
И позор мой нечаянный
Мне не будет отпущен…» –
Говорила печальная
Беловежская пуща.

Не горюй, ненаглядная,
Вся в цветении вешнем.
Грех измены не падает
На чело Беловежья.
Ни вчера и ни в будущем
Беларусь – не предатель!
Кто же знал, что иудушки
Собрались в твоей хате…
***
ПАМЯТИ ВЛАДИМИРА ЮГОВА

Умер еще один друг, автор журнала Владимир Трофимович Югов. Он прошел большой трудный жизненный путь: еще юношей в 1945 он ушел на войну, после ее окончания трудился рабочим на стройках Севера, вернулся в Киев, учился и закончил факультет жур¬налистики КГУ, работал в газетах, издательстве. Но главным стержнем его жизни была литература. Вот несколько названий его произведений: «Ушедшие в сорок пятом» – «Человек в кругу» – «Твое время» – «Одиночество волка» – «Обманутые поколения» – это неполный перечень всего лишь названий его произведений, в которых он точно и глубоко определял свою связь со временем, с жизнью общества, - его наблюдения, раздумья и сейчас остаются актуальными. Светлая память о нем сохранят его друзья и чита¬тели. Хочется выразить глубокое сочувствие его жене, Блажко Элеоноре Анисимовне, в связи с тяжелой утратой.

                                                                     Виктор Шлапак

Владимир Югов

В моей душе горит свечой война.
И хочешь позабыть – не забываешь!
И все кричишь, и все страдаешь:
Была война, была, была она.

И люди гибли – не чета всем нам!
Смириться бы, а не смиряюсь…
Живем за всех… И каюсь, каюсь.
И большего погибшим я не дам.

Вы…эти. Все, была война.
Я не прошу вас помнить - честь не с вами.
За дальними и поседевшими годами
Стоит печаль войны – и боль она.
 
***

 
 




















Copyright MyCorp © 2024