МОЙ ВНУК – АМЕРИКАНЕЦ - 2015
№4
Виктор Шлапак
МОЙ ВНУК – АМЕРИКАНЕЦ,
ИЛИ КРАТКИЙ КУРС ИСТОРИИ ОДНОГО ВОСПИТАНИЯ1
педагогическая эпопея
Как солнце
Боже, я уже знаю, когда оно уезжает. А положение остается безвыходное. У жены, к ее болезням прибавляется – забарахлило сердце, она не ездила лечиться в Миргород уже второй год, пропустила, вот уже второй год не восстанавливает силы после трудов и болезней, а добросовестно трудится с утра до вечера, нет, не как пчелка, пчелка и то отдыхает, а как, очевидно, солнце. Знаю об отъезде, по крайней мере, уже открыто можно об этом напоминать. А мне вот сейчас становится грустно, даже хочется плакать во все той же воображаемой сцене прощания.
А вокруг все тихо. Мы кое-как отбиваемся от абсурда долгов за обучение Кати, и вот все плачем, каждый по-своему, о Коле, в котором завязаны все концы, разумеется, с их началами. И в то же время хочется избавиться от многих проблем, и это все вместе взятое и есть – и стыд, и срам, и смех, и слезы, и любовь. Он уезжает, но пока это только говорится, а надо еще ждать операции и пройти, выдержать ее. А мира в квартире нет, как мира нет и вообще нигде – кричат о свободе те, кто ее же запрещает, контролирует, душит, но не прочел ни единой строчки Гегеля, не говоря о Ленине, вместо свободы – бизнес. И это все привезено к нам из-за океана, с их воспитанием – никаким.
Вчера
Вчера Коля меня опять достал в прямом смысле. И я, кажется, не заметил, забыл о своей непроизвольной и закономерной реакции, но, очевидно, с моей стороны. А с его? И сейчас я вспомнил, пришлось вспомнить о вчера, когда я увидел, как Коля как бы незаметно хлестнул меня связкой ключей. Но я сделал вид, что не заметил. Мой поступок, как у Васи, впрочем, как и у вся и всех – все друг друга достают и достается каждому. Вот чего Вот чего ему не хватает – садик, воспитание обществом. Самовоспитание – узкое, ограниченное восприятие. Из первого вида воспитания выходят – трудяги, бунтари, декабристы, ученые, писатели. Из второго – дворовые, дворяне, цари, в современной интерпретации это – партийцы,
бизнесмены, электорат. Культура только в первом случае получает свое настоящее предназначение, во втором – искажается до неузнаваемости, доводит абсурд до абсурда…
.............................................................................................................................................................
Познакомился со статьей одного литературоведа о детской литературе с неожиданным то ли открытием, то ли признанием, то ли просто констатацией факта, то ли с детским лепетом – мы строим капитализм. И ни одного слова о воспитании. И он прав: капитализм и воспитание взаимоисключающие друг друга понятия. Воспитание отсутствует полностью, так как само понятие капитализм сводит все разнообразие человеческих отношений к обмену товара, чем становится и уже стал сам человек, на деньги, как высшей ценности на земле, выше самого человека.
Доигрались, дожили – все силы исчадья ада, зла – войны, кризисы, спиды, парады геев и фашистов, заветы америкен-бой-бог-Даллес заменили собой понятие добра, правды, совести, гнева и уже сметают с лица космоса планету Земля, с ее тающей жизнью, всего-то проявившейся в сотне другой людей, посмевших мыслить и не побоявшихся быть распятыми ордами, толпами, электоратами, раньше – на крестах, кострах, лагерях, а сейчас – на кредитах, налогах, партсписках, оффшорах, шоу. Как видим, игрушки и игры изменяются – самой модной, прибыльной, заманчивой игрушкой для современности стал капитализм. А ведь процесс воспитания относится не только к детям, но и взрослым, которые потом вынуждены признать: кого они вырастили на свою голову – себя!
Вечера поэзии – о как они боятся её!! Бедный Коля – Пушкина променял на машинки.
Сегодня утром
Сегодня утром я его успокоил, но уже по-другому. – Не рычи, – почти нежно произношу. Ведь тут надо не забывать, что рычание – это натура, а чтобы из нее выкристаллизовалась истина, ее надо дать только в ее истинном виде – в тоне, в действиях и в соответственных им выражениях.
Эту мысль я замечаю для себя, чтобы быть терпеливее, правда, до известного предела, не ыходя из рамок самому и не допуская туда ребенка, когда он уже начинает садиться на голову.
Вот тут-то жена порой бросается его защищать. – Ты его портишь этим, – отвечаю я всегда, а сейчас понимаю, что она теряет грань между отстаиванием его прав на его права и на беспредел рычаний, усаживающихся на головы и бабушек, и космоса. Я сам уже ввожу это рычание в русло поиска. По крайней мере он стал стучать тише, как-то даже с оглядкой. Я уже
его прошу просто перейти на другое место стучать, орать, и он, взяв «баки», переходит. Все о’кей! Все эти усилия скажутся позднее, лет через десять, а ведь он уедет и там эти…
Приходит гость – поэт из глубинки. Вдруг он начинает рассказывать, что там творится – работы нет, люди уезжают, спиваются – о каком воспитании идет речь – людей нет.
(продолжение следует)
|