Форма входа

Поиск

Статистика


Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0




Вторник, 19.03.2024, 06:25
Приветствую Вас Гость | RSS
Литературный журнал "РЕНЕССАНС"
Главная | Регистрация | Вход
Культура 2015-2018


№1, 2018

Люксина Вишнякова

Борис Пастернак и Германия

Борис Пастернак родился в семье знаменитого русского художника Леонида Осиповича Пастернака. Его мать Розалия Иосифовна Кауфман была блестящей пианисткой, но ради семьи и детей (их в семье было 4) оставила свою артистическую деятельность. Отец Пастернака был дружен с Львом Толстым, он бывал в Ясной Поляне, рисовал Толстого, а Толстой неоднократно приезжал к Пастернаку.

Семья жила в Москве при училище живописи, ваяния и зодчества. У них бывали композиторы Скрябин, Рахманинов, Рубинштейн, художники Николай Ге, Валентин Серов, практически все русские художники, которые работали в училище. Отец Пастернака написал портрет выдающего немецкого поэта Эриха-Марии Рильке, где ярко выражена его одухотворённость. Семья находилась под влиянием передовых идей русской либеральной интеллигенции.

Борис Пастернак получил прекрасное домашнее образование. Предметы общеобразовательной школы ему преподавала учительница-немка, так что немецкий язык стал для Пастернака вторым родным языком. Это впоследствии воплотилось в переводе «Фауста» Гёте. Но когда встал вопрос о поступлении Бориса в гимназию, его не приняли как еврея, хотя отец его был заслуженный человек, почётный гражданин Москвы.

Был получен официальный ответ: «К сожалению ни я, (директор) ни педагогический коллектив не могут ничего сделать для господина Пастернака. На 345 учеников у нас есть уже 10 евреев, что составляет 3%».

К сожалению в Советском Союзе вернулись к процентной норме для евреев, особенно в Киеве, только в более извращённом виде на фоне лозунгов о всеобщем равенстве, а слово «дискриминация» было уголовно наказуемо.

Минуя гимназию Пастернак поступает на философский факультет Московского университета в 1910 г.  Будучи одарён-

ным к музыке, философии, юриспруденции он не может определить своё призвание. И тогда в этом помогла ему мать. «Вот тебе 200 рублей, которые я сэкономила на хозяйстве и уроках музыки и езжай в Германию в Марбург к философу Герману Когену».

В это время Марбург был прославленный город своим университетом, где была неокантианская школа созданная Германом Когеном. И Пастернак принимает решение ехать в Германию, в Марбург к Когену, он был не только знаком с  этой философией, но и увлекался ею. 12 апреля поезд пересекает границу. Пастернак едет в Германию, в Марбург, к Когену. Германия и Марбург потрясли его. Вот что впоследствии он вспоминает в Охранной грамоте:

«Я стоял, заломя голову и задыхаясь. Надо мной высился головокружительный откос, на котором тремя ярусами стояли каменные макеты университета, ратуши и восьмисотлетнего замка. С десятого шага я перестал понимать, где нахожусь. Я вспомнил, что связь с остальным миром забыл в вагоне и её теперь вместе с крюками, сетками и пепельницами назад не воротишь. Над башенными часами праздно стояли облака. Место казалось им знакомым. Но и они ничего не объясняли. Было видно, что, как сторожа этого гнезда, они никуда отсюда не отлучаются. Царила полуденная тишина. Она сносилась с тишиной простершейся внизу равнины. Обе как бы подводили итог моему обалденью. Верхняя пересыпалась с нижней томительными веяньями сирени. Выжидательно чирикали птицы. Я почти не замечал людей. Неподвижные очертания кровель любопытствовали, чем всё это кончится.

Улицы готическими карликами лепились по крутизнам. Они располагались друг под другом и своими подвалами смотрели на чердаки соседних. Их теснины были заставлены чудесами коробчатого зодчества. Расширяющиеся кверху этажи лежали на выпущенных бревнах и, почти соприкасаясь кровлями, протягивали друг другу руки над мостовой. На них не было тротуаров. Не на всех можно было разойтись».

Подобной красоты, музыкального звучания готики поэт не видел никогда.

Жизнь шла успешно... Но вдруг потрясение, обвал, сильнейший душевный стресс, который полностью меняет жизнь Бориса.

В это время в Марбург приезжают сёстры Высоцкие, девушки из очень состоятельной семьи. Отпуск они проводили в Бельгии, а сейчас возвращались домой через Марбург, в Берлин и дальше в Москву. В Марбург они заехали, зная, что там живёт и учится Пастернак. Борис знал девушек по Москве. Старшей он давал уроки и ещё в Москве зародилось это чувство любви, здесь оно проявилось в полную меру.

Любовь, к сожалению, оказалась безответной, но исключительно романтичной и драматичной. Это чувство чуть не стоило Борису жизни, когда он без вещей, без билета вскакивает на подножку последнего вагона и едет в Берлин. Зачем, для чего – наверное,  в тот момент он и сам не может ответить. Отказ Юлии, безответная любовь – такова причина.

В Берлине, в дешёвой гостинице, сидя он проводит ночь. На следующий день Пастернак возвращается в Марбург,.. но возвращается уже другим человеком. В его душе происходит перелом, и Марбург уже кажется другим. Он принимает решение возвращаться в Москву через Италию и закончить занятие в философском семинаре. Не сложились и личные отношения с Когеном.

В Пастернаке так тесно переплеталось философское и поэтическое начало. Здесь в Марбург поэтическое начало победило, родился философский писатель.

...Второй раз в Марбурге Пастернак побывал в 1928 году, уже будучи знаменитым поэтом и женатым человеком. Романтическое ушло в прошлое. Германия была разорена первой мировой войной и репатриацией. Герман Коген умер…

Ещё раз посещает Германию Пастернак в 1935 году, куда эмигрировали родители Пастернака. Во время фашизма родители эмигрировали в Англию. Здесь, в Оксфорде похоронены.

Судьба самого поэта Бориса Пастернака в Советском Союзе трагична. Репрессии 1937 года не коснулись его. По слухам, Сталин сказал: «Не трогайте этого небожителя». Так по великому указанию вождя Сталина он был избавлен от репрессий.

Но репрессии его догнали и убили в период хрущёвской «оттепели». Собственно на шельмовании Пастернака и закончилась оттепель и надежды на либеральные свободы. Речь идет о романе «Доктор Живаго», никогда не издаваемом при жизни Пастернака в Советском Союзе. Его (Пастернака) шельмовали и проклинали, он вынужден был отказаться от Нобелевской премии.

Великая заслуга Пастернака, что первый он прозорливо увидел крах, безысходность системы и в художественной форме вынес ей приговор.

Что же делал я за пакость

Я убийца и злодей?

Я весь мир заставил плакать

Над красой земли моей.

 

Но и так, почти у гроба

Верю я, придет пора

Силу подлости и злобы

Одолеет дух добра.

 

Он, будучи патриотом своей страны, отказался уехать из России. Здесь, в Переделкино, где жил, обрёл он вечный покой.

 

№4, 2015

Галина Хотинская

«ПРЯЖА ТОНКАЯ ПРЯДИСЯ...»

(Вызовы и возможности современной истории)

эссе-тест

 

«Возлюбил справедливость и

возненавидел неправду и по-

тому умираю в изгнании»

                            (Григорий VII)

 

«Как странно, право же, устроен человек!

Естественным его не видим  мы вовек;

Пределы разума ему тесней темницы;

Он силится во всём переступать границы...»

           (Монолог Клеанта из «Тартюфа» Мольера)

 

 «Шайка ханжей и фальшивомонетчиков 

благополучия встрепенулась...»

                                     («Тартюф» Мольер)

 

«Пряжа тонкая, прядися!  Веретёнышко, вертися! А верёвочка, плетися! Тру-ру, тру-ру, тру-ру», - вспоминал в 1840 году  В.  С.  Печерин  гомерическую  малороссийскую  сцену, происходящую в Черниговской губернии Козелецкого повета в грязном  местечке  Кобылице  в  памятных  записках «Оправдание моей жизни» (глава 1 «Пустыня и воля»). «Язык - родной дом бытия», - говорил М. Хайдеггер, а «герменевтика – естественный способ проникновения в тайны этого дома»(Э. В. Ильенков). Я  тоже часто обращала свои взоры к пустыне. Мне тоже хотелось жить 40 лет, как Мария Египетская, между дикими скалами на вольном воздухе. Я  мечтала об отдыхе в лесной чаще,  в  горной  пещере,  у  неведомого  родника,  где  утоляют жажду  птицы  небесные.  Я  мечтала  о  Небесной  Гармонии,  о Небесной  Системе  управления  миром,  где  в  гармоническом равновесии при непрерывном потоке благословения небес при Сотворении мира возникли границы и  ограничения. Я мечтала  об этом, не потому, что об этом  мечтала Жорж Санд,  а, может быть,  по  зову  крови,  чтобы  постигнуть  пути  Всевышнего.  В

строках «Власть песни» Фридрих Шиллер утверждал: «Земная мощь простёрта ниц, Смолкают суетные клики. Все маски упадают с лиц, И дышит истина живая, Творенья лжи ниспровергая».      

Максимилиан Волошин рассказывал о своей встрече с  Верхарном в Париже, в музее Гизе (музее религий) в 1917 году. Бельгийский гениальный поэт стоял перед статуей «Дхармы»  и  внимательно  рассматривал  её.  Дхарма,  олицетворяющий высший религиозный долг, был изображен в виде странника, идущего на облаке с башмаком в руке, в чёрной одежде, развеваемой ветром времён. Это самое патетическое и строгое произведение искусства религиозной Японии, вырезанной на чёрном дереве. Дхарма буквально  приковал своим глубоким  взглядом  пронзительных  агатовых  глаз  обоих.  Внезапно Волошин  и  Верхарн  разговорились  о  России,  о  кризисах  отчаяния и неверия, об апокалипсисе истории, о «чёрных Гологофах  в  свитках  памяти»,  о  великих  катастрофах  реальной жизни, о плодоносной и трудолюбивой Германии, об инстинктах национальности, о латинской и германской стихиях о любви и ненависти. Поэты говорили о том, что когда на земле происходит  битва, разделяющая всё человечество на два непримиримых стана, надо чтобы кто-то стоял в своей келье на коленях и молился за всех враждующих: и за врагов, и за братьев.  В  эпоху  всеобщего  ожесточения  и  слепоты  надо,  чтобы оставались люди, которые могут противиться чувству мести и ненависти  и  заклинать  обезумевшую  реальность – благословением.  В  этом  высший  религиозный  долг,  в  этом «Дхарма» поэта. Верхарну, по воспоминаниям Волошина, чудились золотые  катафалки,  в  которых  покоились  не  тела  победителей  с наглыми глазами, а тела побеждённых, чьи сердца были переполнены  пеплом  печали,  а  руки,  как  безумные  ветви, были простёрты к далям мечты». Как  и  Волошин,  я - «путница  по  Вселенным» -  всю жизнь искала истины и правосудия, но найти так и не смогла.

……………………………………………………………………

Поэт  к«вантует  боль  мира»  в  чувственноэмоциональной  форме.  Четырёхстопный  дактиль «Разговора  с фининспектором о поэзии» Владимира Маяковского: 

                            «Долг наш –

                                               реветь

                                                           медногорлой сиреной..... »

«квантует»  мне суть недавнего исторического события мирового значения –  голосование русскоязычного населения за воссоединение  Крыма с Россией. По всему миру разнесли  эту весть мировые СМИ. В моей разломанной душе встрепенулись «и любовь и язык, и звуки  и смятенье  черноморских волн», «и душа и свобода».  А между тем на  мировом политическом небосклоне собирались чёрные тучи, сверкали зловещие молнии. Явно кто-то «готовил очередное падение украинской власти», а  моей русской душе хотелось петь оду  «К радости»

Фридриха Шиллера: 

«Обнимитесь, миллионы!

                     В поцелуе слейся, свет!»

Мотив народного гнева и мести из баллады «Ивиковы журавли» любимого немецкого гения, известного   своими благородными порывами, перебивал  вновь сплетённый  радостный настрой:

Блажен, кто незнаком с виною,

Кто чист младенчески душою! 

Мы не дерзнём ему вослед!

Ему чужда дорога бед.

Но вам, убийцы, горе, горе!

Как тень, за вами всюду мы,

С грозою мщения во взоре,

Ужасные созданья тьмы.

Устами  мольеровского  Сганареля  п(ьеса «Дон-Жуан»(1665)  хотелось  кричать: «Разумеется,  вы  правы,  если на то ваша воля, с этим ничего не поделаешь, но если бы вашей воли не было, было бы, быть может, совсем другое дело».

Ошеломляюще  стремительно  развивающиеся  события  на Майдане,  обрушили  Украину  вновь  в  головокружительную бездну горя. Ведь тяжелее всех от войн и смут всегда доставалось Украине.  Леденящие душу картины  обнищания духа, достоинства и плоти, как бисер в нитку, вновь нанизали очердную трагедию. Чёрные крыла народной погибели распростёрлись  над  пространствами  бывшего  СССР.  После  распада СССР взаимоотношения России и Украины  более всего напоминали пушкинскую  «Сказку о попе и его работнике Балде» и чем-то басню Крылова «Две бочки»:

«Две бочки ехали: одна с вином,

Другая

Пустая.

Вот первая себе без шуму и шажком

Плетётся,

Другая вскачь несётся;

От ней по мостовой и стукотня, и гром,

И пыль столбом....»

Ведь экономическое целое, после распада СССР, перестало  существовать  в  диалектике  нераздельного  единства, единораздельной  множественности  и  единораздельной  цельности.  Экономические  условия – не  простая  структура  неизменного  общества.  Заключённые  в  них  противоречия  служат движущей силой истории. 

 


Copyright MyCorp © 2024