Форма входа

Поиск

Статистика


Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0




Пятница, 29.03.2024, 06:04
Приветствую Вас Гость | RSS
Литературный журнал "РЕНЕССАНС"
Главная | Регистрация | Вход
Память 2013


2013 год

№1 - 2013


Александр Муратов

ВСТРЕЧИ И РАЗМЫШЛЕНИЯ

                                       МОСКВА. РОССИЯ.
    

Как-то я встретил на улице своего харьковского приятеля. Он шёл в гости  к молодому литератору. Позвал и меня с собой. По дороге купили выпивку или торт, уже точно не помню.
Хозяином дома  был тот самый Юлий Даниэль, что потом вместе с Вадимом Синявским прославился как первый советский диссидент, несколько лет провёл на зоне, после чего его выслали из СССР. Но тогда до этого было ещё далеко. Мы сидели за столом и говорили о Харькове. Он ведь тоже был в какой-то степени харьковчанином. Я  вспомнил, что у нас в доме была книга его отца, кажется пьеса. Называлась  «Стена».  Она была запрещена и изъята из библиотек. А автор, отец Юлика, по-моему,  был расстрелян.
Узнав, что мне фактически негде спать, его гостеприимная жена постелила для меня  на полу матрас. Я был счастлив, ведь как следует выспался впервые за три дня. Потом узнал, что передо мной и после меня на этом же матрасе спало изрядное количество других харьковчан. Юлик  был человеком с золотым сердцем, чего не сказал бы о его будущем  «подельнике» Вадиме Синявском. С ним я познакомился позднее, перед самым их арестом, и он произвёл на меня впечатление человека чёрствого и высокомерного. А может быть я ошибался, и просто ему было неинтересно общаться со мной.
Я внимательно следил за их судебным процессом. И не только по официальной прессе, а слушая  по ночам  «Голос Америки» и «Свободу». После всех идиотизмов советской власти я, в принципе сторонник социалистических идей, эту власть буквально возненавидел.                                              

                                                         ХІХ.

Один мой дед был немцем,  другой – крымским татарином, а обе бабушки – украинки.  Язык детства -  украинский.  Потом эвакуация, учеба в Москве,  знакомство с  Пастернаком, с московскими поэтами  Поженяном и Глазковым, с другом Маяковского Семёном Кирсановым, с автором знаменитой «Гренады» Михаилом  Светловым. Светлов хотел  меня взять в Литинститут на свой курс, но я ухитрился получить  по сочинению двойку. Что вы хотите – учился в украинской школе.  Михаил Аркадьевич привел меня к директору института – горбатому сатирику Смирнову, и сказал, что я талант.  Тот ответил: «Не спорю. Но ведь пятнадцать орфографических ошибок! Нас могут не понять».
Через три года, отслужив в армии, я  написал сочинение на пятёрку и поступил.  С Михаилом Аркадьевичем   дружил  до самой его смерти.  Позволял себе выпивать только с ним, и то понемногу. Поэтому в тотально пьющей  Москве был белой вороной.
Моя поэтическая карьера  сразу не задалась. Видать, не судьба. Печатался с трудом,  несмотря на рекомендации Светлова и Пастернака.  Пастернак был в загоне и его рекомендации  вообще в расчёт не брали.                                                                                   
Если бы  я  тогда полностью осознавал, что представляет из себя  Пастернак, записывал бы каждое его слово. Но я, юный болван, увы, этого не делал. А память – ненадёжная штука. Помню отдельные фрагменты, да и то не всегда чётко.  Хорошо помню, что товарищ  моего отца, харьковский писатель   Давид Вишневский, узнав, что я еду поступать в Литинститут, дал мне рекомендательное письмо к Пастернаку. Откуда мне было знать, что они почти не знакомы, виделись пару раз на каком-то ещё довоенном писательском семинаре.
Я пришел в Лаврушинский переулок, где, кстати, находится  Третьяковская галерея, поднялся, кажется, на третий этаж и долго  звонил в дверь.  И вдруг за спиной услышал: «Вы ко мне?»   Обернулся и увидел  человека среднего роста с большой  красивой головой.  Нагло ответил: «Если вы Пастернак, то к вам!» Он отпер дверь и пригласил войти.  Чувствовалось, что в квартире почти  не живут. Пастернак извинился: «Я в основном  на даче … Не могу вас даже чаем угостить…»  Я подал ему письмо. Он покрутил его в руках: «Давид Вишневский? Не знаю… Помню одного Вишневского – Всеволода.  И то без всякого удовольствия…».  А прочитав письмо, сказал: «Я бы дал вам рекомендацию… Если бы, конечно, понравились  стихи… Но я сейчас в таком положении, что она вам только навредит…».   ( Потом я узнал, что Сталин не позволял  Пастернака посадить, но и не вмешивался, когда его травили.)
Борису Леонидовичу  нужно  было отвезти на дачу  две тяжелые сумки,  и  я  вызвался  помочь.  Ехали  электричкой  и  довольно долго  шли пешком.
Потом я  довольно  часто там бывал.  Привозил  продукты, отвозил его любимой женщине  письма. Он не хотел, чтобы о ней    знали.  Честно говоря, я его личными делами не интересовался. Эта часть жизни моих друзей, если это не связано со мной,  совсем  меня не волнует. Так что те, что любят «клубничку», ничего интересного здесь не узнают.
Борису Леонидовичу  нужен был собеседник. Вернее, слушатель. Прежние друзья  посещали его редко.  Ведь он был  «под колпаком».  Так что остерегались. А я умею слушать. И услышал много  такого, что нужно было тут же записать. Но я был уверен, что навсегда запомню.  Память была такая, что полную страницу текста с первого прочтения запоминал. Целые поэмы шпарил без запинки. А теперь вижу, что многое позабывал. Общие контуры сохранились, а подробности  исчезли.  Иногда  события  путаются  друг  с  другом.  
Картины прошлого несколько потускнели.
Помню его рассказ о встрече со Сталиным. Это  был, если не ошибаюсь, тридцать второй год,  Массовые репрессии еще не начались. Тогда в Москве вступила в строй автоматическая телефонная станция и  многим  поставили квартирные телефоны. Вот  и разгулялись любители розыгрышей, телефонные хулиганы. Большинство шутило  по-идиотски. Например: «Это зоопарк? Нет? Так почему я слышу голос обезьяны?»  И в таком духе. Но были и виртуозы. Особенно славились артист  Хенкин и композитор  Богословский.  Имитируя чужие голоса, они постоянно разыгрывали своих знакомых. Пастернак старался на их удочку не попадаться. И вдруг ночной звонок. В трубке  знакомый сталинский голос: «Борис Леонидович, вы не спите?».  Пастернак спал, но зачем-то соврал: «Нет, я работаю…». «Вот и прекрасно!..  Вы не могли бы сейчас приехать ко мне? Я уже послал за вами машину…».  
……………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………….
Через пару лет вышло собрание сочинений Сталина, и  Борис Леонидович с ужасом увидел вклеенную  в один из томов факсимильную страницу,  написанную тем же почерком, что был в той ночной тетради. То есть тогда  это были сталинские стихи!  Он испугался. Ведь он,  человек наивный, если бы  стихи  ему не понравились, так бы прямо и сказал.  И вряд ли крайне злопамятный Сталин это бы  простил.  
Борис Леонидович рассказал и о втором звонке вождя.  НКВД арестовало Осипа Мандельштама, и Сталин поинтересовался у Пастернака, как тот относится к его стихам. Тот искренне сказал, что многие из них просто гениальны.   Возможно, что  в тот раз это и спасло Мандельштама. Но при следующем аресте его уже было невозможно спасти: он написал самоубийственную сатиру на самого вождя, начинавшуюся потрясающей строкой: «Мы живем, под собою не чуя страны…».
Я не испытывал судьбу и лишь однажды показал ему свои стихи. Причем те, которые одобрил Светлов.  В них я был более или менее уверен. Он отнесся к ним весьма благосклонно.  Нужно сказать, что к чужим стихам Пастернак был  менее требователен, чем к своим.
Наше  общение  продолжалось  пару  месяцев,  пока не появился Андрей  Вознесенский.    Он  был  старше  меня  и  лучше писал.   Всё внимание переключилось на него. Я обиделся, заревновал. Но Пастернак на это внимания не обратил. И я перестал его посещать.

                                  Продолжение следует…

Николай  Сингаивский
      
Он был автором журнала, был опубликован совсем – совсем недавно, в предпоследнем номере… Я звонил и просил подготовить следующую подборку и приготовиться к  очередному выступлению в Театре поэтов журнала. Последний раз мы выступали в Политехническом.
И это надо было видеть – и поэта, и  слушателей…
Он, безусловно, принадлежит к поколению шестидесятников периода оттепели. Евтушенко, Вознесенский…они собирали стадионы, залы, не меньше, чем современные матчи футболистов, попсы. И вдруг – тишина. «Отлучением от микрофона» – так назвал и объяснил это явление в своем последнем стихотворении тоже автор журнала Вознесенский. Место поэзии заняла попса – реклама-шоу-биз- порно-политикум. И из этого мы имеем то, что имеем, по признанию одного  из шоу-биз –менеджерв, который по вышеуказанным причинам Вознесенским так и не смог ничего сделать для народа, кроме разве запретить поэзию, заткнув ее глотку попсой, приватизациями и т.п. Многие поэты перешли туда, а вот Николай остался верен традициям настоящей культуры Пушкина, Шевченко, призывая к «мужності і добру», чтобы жить «чуттям братерства і краси». В сообщении по компьютеру о смерти поэта  значились как автора песни-бренда «Чорнобрівці», как поэта, воспевающего теплые поля, цветы и пр. А ведь его стих, ставший народной песней, не о цветах, а  память о матери, о памяти, которой начисто лишились современные диячи, бо не творили бы «елегій на наші сльози дивлячись»…И в одном из последних стихов поэт призывает вернуться всех к памяти…

У кожного свій край.
Навічно пам'ятай,
Що народився ти
Для мужності, добра,
Що є пора цвісти
І зважувать пора.
Ти пам'ятай життям,
І в серці пронеси.
Що ти живеш чуттям
Братерства і краси.
Що став ти на поріг.
Твій поступ – зорешлях.
Що ти живеш за всіх –
Полеглих у боях.          

Светлая память об одном из настоящих поэтов Украины сохранится в наших сердцах.
                                                                                   Виктор Шлапак


Памяти Владимира Мотыля

      «Он звездой пленительного счастья
        На экранах мировых горит»

21 февраля годовщина смерти знаменитого российского кинорежиссёра Владимира Яковлевича Мотыля.
Всем известно, что у советских космонавтов давно сложилась традиция перед полётом в космос смотреть его всемирно известный фильм «Белое солнце пустыни». Это даже включено в программу подготовки космонавтов. В своё время популярными были и  такие его фильмы как «Звезда пленительного счастья», «Женя, Женечка и Катюша» и другие. В результате превратностей судьбы самого режиссёра менее счастливой оказалась судьба экранизации пьесы А.Н.Островского «Лес», на мой взгляд лучшей работы Мотыля. Зная Владимира Яковлевича из личных общений, могу утверждать, что такой подход режиссёра к изображению положительных героев не есть простой особенностью его стилистики, не придуманнный его фантазией, не сконструированный на основе философских или искусствоведческих постулатов, а является органичным проявлением его личных качеств, сублимацией его нравственного, духовного, интеллектуального потенциала.
..............................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................
                              
        Юрий Ляшенко, кинорежиссёр,
Заслуженный деятель искусств Украины 

Юлия Приступа

Двадцать первого ноября 2012-го года этот мир покинула прекрасный человек, поэтесса – Юлия Приступа. Ушла она так же, как и жила: тихо, незаметно, пренебрегая собой ради ближних...    
Известные, набившие нашему поколению оскомину, слова: «...в Человеке всё должно быть прекрасно...», в полной мере можно отнести к Юле. В жизни мне мало приходилось встречать людей с таким стремлением к духовной и физической чистоте, скромности. Познакомились мы на сайте стихи.ry в 2003-ем году.
Нас объединяло многое: идеализм, в сочетании с трезвым взглядом на жизнь, чувство справедливости, неприятие лицемерия и ханжества ... Всего не перечислить. Нашей общей любовью был родной Город. После работы, по выходным, мы бродили по киевским улицам, заглядывая во дворы и дворики, забираясь в закоулки... Это были лучшие дни нашей жизни. В лице друг друга мы впервые обрели попутчиков в прогулках по Городу. И как же обидно и горько нам было, когда вместо очередного шедевра архитектуры мы натыкались на огороженные забором руины, как что-то сжималось в душе при взгляде на ещё целые, но ожидающие той же участи старинные дома. Гуляя по Городу, впитывая в себя его уходящий дух, мы всё больше ощущали внутреннее родство и неприятие окружающей реальности.
Кто-то быть может удивится тому, что рассказывая о Юле, автор этих строк постоянно употребляет местоимения «я» и « мы». Заранее прошу прощения у читателя, но со дня ухода Юли прошло совсем немного времени и разделять Наши судьбы на «я» и «она» у меня ещё не получается.
Обидно, что киевский (да и не только киевский) поэтический мир, за редким исключением, знал Юлю только как «жену поэта Сазонова». Дело в том, что Юля избегала публичности, не любила читать на публике, а на литературных студиях и поэтических фестивалях предпочитала оставаться в роли слушателя. Когда же Юле случалось услышать или прочитать чьё - либо хорошее стихотворение, она тут же говорила: «...вот это да, вот это настоящий поэт, не то, что я...», на что я не раз в шутку отвечал, что поколочу её за то, что она унижает моего любимого автора – Абсент.
Познакомившись сперва с Юлиными стихами, а после и с ней самой, я не переставал удивляться: почему у человека таких душевных качеств, такой тонкой натуры, красивой женщины, в конце концов, такая печальная судьба? Где справедливость? Но как говорит Смерть в повести-фэнтези Терри Пратчетта «Мор, ученик Смерти», «Справедливости нет. Есть только я». Даже последние годы, прожитые в нашем счастливом браке, были омрачены болезнями и смертью близких, а главное, тяжёлой и неизлечимой болезнью самой Юли. Я был рядом до последних минут.
                                                               Сазонов
                                  
Я – ЖЕНЩИНА

Я – женщина. Ни слабость, ни каприз
Не подставляли мне плечо и спину
С тех пор, как перерезал пуповину
Хирург, писавший маме эпикриз.

Я – женщина. Ни страх и ни упрёк
Мне не служили точкою отсчёта.
Вот разве честь... но в наших-то широтах
И временах на честь смешон намёк.

Я – женщина. Ни слава и ни власть
Ведут меня к подножью преисподней.
За годом год и, множа гнев господний,
Я не за них отчаянно дралась.

Я в пустоту бросала зов души,
Из пустоты, выуживая эхо,
И, распознав, сквозь чуждые помехи,
Пускалась от безверия грешить.

Мой путь – такой короткий марафон
С безвестным сроком пошлой перспективы –
Не тянет быть ни дамским детективом,
Ни сплетней, ни рассказкою на сон.

Я – женщина. Ни мать и ни жена.
И жду за это подлинной награды
В иных мирах. Неважно – рая, ада
Там кущи или угли докрасна.

Елена Рыбина-Косова

ЖЕРТВАМ БАБЬЕГО ЯРА

Бабий Яр... Известное миру название. Именно здесь в годы Великой Отечественной войны (I94I-I945 гг.) было совершено од¬но из чудовищных злодеяний фашизма: рас¬стреляно двести тысяч мирных советских  людей  разных  национальностей. Память о них живет и огнем жжет сердца живущих...
Памятник тем, кто стал жертвой не¬слыханного злодейства гитлеровских банд, создала группа украинских скульпторов. Проект принят, и он уже в гипсе.
Вглядимся в него пристальнее...

На фоне блеклого неба отчетливо видим крутую гору. С одной стороны она резко обрывается отвесной стеной... Вот туда, в черный провал, падали, падали тела…
Юноша с мускулистым торсом и сильными ногами. Кто он? Один из футболистов знаменитой киевской команды «Динамо»? А рядом другой. Возможно, он был школьным учителем и откры¬вал перед ребятами волшебный мир знаний...
Узкая дорожка лентой опоясывает обрыв, поднимаясь уступ за уступ все выше. Поворот... Тихо плачет над милым молодая женщина – не суждено им любить, растить детей, быть счастливыми, и тихий плач этот надрывает сердце, рвет душу, заглушая пулеметные очереди: та-та-та, та-та-та…
– Не отдам, не позволю, – протестует всем своим телом матрос, заслоняя старенькую мать. Начало всех начал, дающая жизнь, она не должна видеть страшное лицо смерти...
Ах, какое красивое лицо у юной девушки! Чистота, благородство, совершенство линий! Но закрылись прекрасные глаза, чуть качнулась гибкая стать, и уже летит в пропасть расстрелянная юность.
Рядом, гордо подняв головы, непримиримые и непобежден¬ные, встречают град пуль, попавшие в плен солдаты и участники подполья. Даже в предсмертный час они страшны врагу своей не¬навистью.
А на самой вершине крутого обрыва со связанными за спиной руками сидит обнаженная женщина. На коленях у нее беспечно раскинулся пухлый младенец. Он жадно прильнул к груди, а она подалась к нему, словно птица с подрезанными крыльями. Лицо молодой матери светится нежностью, в глазах, устремленных на маленького сына, столько надежды… Через несколько минут солнце закатится у нее над головой, но инстинкт жизни сильнее смерти, и она кормит ребенка, где-то в глубине души веря: он будет жить, он должен жить!
Это было. Как мне хочется всех вас обнять, мои родимые, поднять из пропасти, вырвать из бездны смерти, повернуть вспять время и защитить, спасти –  всех недолюбивших, не по¬чувствовавших радости материнства и отцовства, не познавших пер¬вого поцелуя, не доживших до Победы, не испивших до дна чашу радости жизни.  Девчонки и мальчишки, ровесники моих дошкольных военных лет, вы так и остались малышами, вы так и остались детьми. Вас отрывали от материнской груди, выхватывали из старческих рук и живыми вместе с родителями закапывали в землю. И еще много дней потом земля шевелилась от ваших тел, сама корчась от ужаса. Кто поведает миру об этой трагедии, происшедшей с детьми человеческими?..
Увековечить память замученных в Бабьем Яру мечтали многие. Долгие годы длилось творческое соревнование художников на лучший памятник. Участвовал в конкурсе и народный художник СССР скульптор Михаил Лысенко. Вместе со своими учени¬ками Виктором Сухенко и Александром Витрыком он перебрал де¬сятки решений, сделал сотни эскизов. После напряженнейшего труда лаконичность, глубина формы и содержания гармонично слились воедино. Талант и почерк большого художника нашли свое воплощение в великолепной композиции. Михаил Лысенко не дожил до того дня, когда можно было бы увидеть свою мечту осуществленной. Но дело его достойно продолжают ученики. Мо¬лодые, одаренные художники следуют в своем творчестве прин¬ципам любимого учителя. Архитектор монумента – Анатолий Игнащенко. Его знают как одного из авторов памятников Владимиру Ильичу Ленину в Чехословакии, Василию Порику во Франции, Александру Пушкину и Тарасу Шевченко в Нью-Йорке, Лесе Украинке в Киеве и многих других.
Мемориальный комплекс «Бабий Яр» отражает трагедию, происшедшую в сентябре 1941 года в Киеве. В центре располагается 15-метрозая бронзовая скульптура из 12 фигур. Созда¬тели восстановили контуры яра в первоначальном виде. Пятно яра, вдавленное на шесть метров в глубину, – святая зона, братская могила. На дно его положат огромную терновую ветвь из металла. Эту зону посетители будут обходить по краю. Весь комплекс займет восемь гектаров.
...Каждую весну в Киеве вспыхивает бело-розовая кипень садов. Миллионы цветов раскрываются навстречу солнцу. Кажется, даже стены домов пропитаны тончайшим ароматом. Обнажите головы, люди, преклоните колени: мы живы, а их уже нет.
..............................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................


№ 2 - 2013

Ирина Громовенко-Шимкова
АЛЕКСАНДР ДЕЙЧ - УКРАИНА В СЕРДЦЕ, ВСЕЛЕННАЯ В ДУШЕ

100.
2013 – юбилейный год для Александра Иосифовича Дейча – писателя, переводчика, литературоведа, театрального критика, педагога, профессора, доктора искусствоведения и доктора филологических наук, киевлянина, который через всю свою жизнь пронес любовь и преданность своим истокам. «Круг литературных интересов Александра Иосифовича Дейча поистине огромен, – говорил о нем М.Т. Рыльский. – Вы заговорили с ним о любимом его Гейне, о Гётевском «Фаусте», о Мопассане или об Уайльде, о Пушкине или Тютчеве, об Анатоле Франсе или Свифте, о Сервантесе, о Томасе Море, о Шевченко, о Лесе Украинке, о Бернарде Шоу или Иоганнесе Бехере, и он как бы вспыхивает внутренним огнем. О каждом литературном явлении, о каждом писательском имени найдется у него меткое, подчас неожиданное суждение, свое вдумчивое слово».
………………………………………………………………………………………………….
…………………………………………………………………………………………………..
ПЕРЕПИСКА М.Т. РЫЛЬСКОГО С А.И. ДЕЙЧ

100.
Киев, 28февраля 1960г.
Милые Евгения Кузьминична и Александр Иосифович! 
Пишу Вам сегодня второе письмо (состояние выздоровления способствует эпистолярным занятиям)*. Итак – раньше всего (как любит выражаться Корней Иванович) – о «небосклонах-горизонтах»…А мы с Вами, Александр Иосифович, помним у Кузмина: 
Моряки старинных фамилий, 
Влюбленные в далекие горизонты. 
Я лично считаю и «небосклоны» вполне нормальной формой, но – бог с ним! Что касается симпозиумов, в которых якобы участвовал Андрей Александрович, то это дело выеденного яйца не стоит. Подумаешь – говорили о литературе, кто-то сказал, что ему нравятся стихи Пастернака.. Ну, и что же! «Много шума из ничего!» Это раздувание пустяка, мне кажется. «На вчерашнем основано духе...». «Дом Бернарды Альбы» я видел в Варшаве, в чудесном исполнении, и пьеса меня потрясла.Повесть о Лесе Украинке некоего Александра Дейча анонсирована в 1-м номере «Советской Украины». Теперь уж Вам не отвертеться, да-с! Радуюсь успеху «Гарри», жду объяснения, почему мы любим театр. «Далекі небосхили» высылаю неукоснительно. Кстати, черт возьми, и в Все народонаселение, начиная с Тараса Богдановича, шлет Вам привет. 
Ваш М. Рыльский.

………………………………………………………………………………………………..............................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................

104.
Москва, 27 марта 1960 года.
Дорогой Максим Фаддеевич, оглянуться не успели, как Москва катит в глаза. Эти слова (несколько перефразированные) дедушки Крылова мы повторяем уже четвертый день. А время, проведенное с Вами, не только не оттеснилось московскими впечатлениями, а наоборот выступает все явственнее, и суматошные юбилейные дни крепко врезались в память. Самым ярким и неотразимым эпизодом в нашей четырехдневной московской жизни было чудесное и неповторимое в своей первозданности вторжение Александры Петровны в наш дом. - Можете меня презирать, проклинать, не иметь со мной дела, - вопила А.П., - но, Женя, стакан чая Вы мне должны дать, потому что у меня пересохло горло. В результате сердобольная Женя сервировала чай непрошеной гостье, Промочив горло, А.П. с удвоенной энергией выкладывала непонятные, почти метафизические хитросплетения, цель которых была доказать, что она спасла меня от многих египетских казней, что своей рукой убрала капканы и мышеловки, в которые я неизбежно попал бы. Этот сеанс длился два часа подряд; слезы, уверения в любви, пожелания счастья сменялись проклятиями на головы моих врагов. Пришлось уверовать в то, что А.П. – истинный ангел – хранитель, безгрешно парящий над землей. Когда она наконец удалилась, я как старый соцреалист понял, где собака зарыта – в «Святославе». Ну об этом лично, если Вы захотите.  Вот романтика наших дней! Дальше идет проза жизни. «Далекие небосклоны» еще в продажу не поступили. У меня на столе лежит сигнал «Мы любим театр». Толстяк ПОПОПКИН (он же Поповкин) заказал мне «Лауреантскую статью» для журнала «Москва» о Максиме Рыльском. Я принял заказ к исполнению. Ждем Вас 5 апреля или раньше. Не забудьте привезти «Над Днепром»; надо ведь сдавать Олеся. Если привезете «Историю Киева»4, будем благодарны. Привет Богданчику и всем вашим от нас обоих.
Целую. Ваш А.Дейч.

ПРОДОЛЖЕНИЕ В НОМЕРЕ № 3

105.
Москва, 13 апреля 1960 года.

Дорогой Максим Фаддеевич, в то время, как Вы, убаюканные мерным стуком колес и достоверными рассказами Борецкого, предавались кейфу, мы были растревожены волнующей музыкой Берлиоза1. «Осуждение Фауста», также как у Гуно, далеко от гетевской концепции. Фауст значительно снижен, как эгоист и сластолюбец, тогда как Маргарита возведена в степень такой святости, до которой никогда не доходила не только Женевьева2, но и Александра Петровна. Пела между прочим латвийская певица с интересным именем Гейне-Вагнера. Сочетание многообещающее, и действительно у нее прекрасные данные. Музыка сама по себе разнообразная в нескольких планах, и слушается легко даже таким профанами, как я.

А. Муратов
ВСТРЕЧИ И РАЗМЫШЛЕНИЯ

ХХІ.
Предсказав Пастернаку травлю, я, увы, оказался прав. Хотя он от нобелевки и отказался, все равно его не простили. Умер в состоянии полного остракизма. Но его похороны превратились в грандиозный общественный протест. Хоронили на кладбище в Переделкино. За гробом шли толпы людей. Казалось, что столько же, сколько было на похоронах Сталина. Думаю, большинство пришедших его стихов не читало, а своим присутствием протестовало против ненавистных властей. Он был провидцем и свою смерть очень точно описал:
Я вспомнил по какому поводу
слегка увлажнена подушка.
Мне снилось, что ко мне на проводы
шли по лесу вы друг за дружкой.
.......................................................................................................................................................................................................................................................................................................................
.......................................................................................................................................................................................................................................................................................................................

Он только не написал, что лётчик со звездой Героя на груди взобрался на плечи своих товарищей и громко закричал: «Сволочи! Подонки! Гениального поэта замучили!». Это был приговор строю, начало его конца. И судьбу любимой женщины он точно предсказал. После его смерти её судили и посадили. За то, что она его рукописи передала за границу. Но не каким-то «идейным врагам», а итальянской прокоммунистической газете. Казалось бы – абсурд. Но строй, догнивая, источал омерзительный смрад. Осуждена была не только любимая женщина, но и её дочь от первого брака. За то, что не донесла на мать. Приговор абсурдный - ведь недоносительство на ближайших родственников не преследовалось законом. В перерыве судебного заседания я сказал об этом адвокату. А он в ответ: «Если заявлю протест, меня завтра же отстранят от дела, и процесс будет вести назначенный адвокат. То есть она фактически останется без защиты». Но и с его защитой девушке влепили по полной программе.
……………………………………………………………………………………………………...............................................................................................................................................................
……………………………………………………………………………………………………...............................................................................................................................................................

№3 - 2013

ПАМЯТИ СЕМЕНА МАЛАМЕТА

Прожил долгую, насыщенную общениями жизнь. Прибавив три года к возрасту, убежал на фронт, а спустя годы вышел на пенсию. Более семидесяти лет проработал парикмахером, стихи начал писать, разменяв восьмой десяток, был неформальным чемпионом Киева по бильярду. Родственников на Украине не осталось. Любил читать друзьям немногочисленные стихи. Но почему он попал в журнал… Как только я услыхал его имя, я вспомнил кто стриг меня в молодости, я отдаю долг памяти, но удивили меня его стихи – наша планета, очевидно, устроена только для творчества и хлеба, но по воле все еще глухих, слепых людей, они отдают предпочтение зрелищам, но даже из-под пепла их талант берет свое.
Светлая память Сене!
В. Шлапак

Семён Маламет
СОНЕТ

Если любишь, вслух не говори.
Милая поймет без громких слов.
Душу осторожно отвори
и молитвой вознеси любовь.
Ожидал избранницу не зря,
в грот любви настойчиво маня.
Томная вечерняя заря
одарила трепетом меня.
Всматриваюсь в сумрачную даль,
Медленно летящий желтый лист
навевает светлую печаль…
Я пред вами, как пред Богом, чист.
Устремляюсь в дерзновеньях выше.
Из меня поэт, увы, не вышел!

***
Не желаю женщину любую!
Красотой твоей не налюбуюсь.
По тебе, любимая, тоскую,
словно ветер мысленно ласкаю.
Нас с тобой не разлучить вовек.
Ты не опускай в смятеньи век,
себялюбие своё убавь
и ответь любовью на любовь!







Copyright MyCorp © 2024